Форма входа

Поиск

Статьи

Главная » Статьи » История » Край Воронежский

Червленый Яр в XIV в.

Червленый Яр по «Хождению Пименову»

В 1389 г. митрополит Пимен проехал из Москвы в Константинополь через Переславль-Рязанский, оттуда к верховьям Дона, далее водным путем вниз по Дону и через Азовское и Черное моря. Сохранилось описание его путешествия, где упоминается в числе прочего Червленый Яр и содержатся еще некоторые сведения, касающиеся нашей темы. Но прежде чем использовать этот источник, необходимо сказать несколько слов об его очень непростой истории. В ней имеются некоторые моменты, незнание или неправильное понимание которых уже привело ко многим ошибкам при изучении средневековой юго-восточной Руси вообще и Подонья в частности, в том числе и Червленого Яра.

В свите митрополита Пимена находился некий Игнатий, по некоторым сведениям, дьякон из Смоленска, который вел путевой дневник. Пимен в том же году умер в Константинополе, Игнатий остался в Византии и провел там несколько лет. Неизвестно, вернулся ли он на родину, но во всяком случае после 1405 г. его путевой дневник попал на Русь, где его кто-то использовал как основу для рукописной повести, известной под названиями «Хождение Пименово» или «Хождение Игнатия Смольнянина». Вероятнее всего, Игнатий вообще не собирался превращать свой личный путевой дневник в произведение художественной литературы и сделано это было кем-то уже после его смерти.

Жанр «хождения» – первоначально путеводителя для паломников по христианским «святым местам» – в XIV в. был уже далеко не нов и насчитывал много подобных сочинений. Их главной, а нередко и единственной частью было подробное описание христианских святынь Византии и Ближнего Востока. Отрывки таких описаний были в XV в. присоединены к дневнику Игнатия вместе с несколькими рассказами о политических событиях тех лет в Византии и соседних странах. Давно замечено и доказано, что некоторые из этих добавлений списаны с сочинений, появившихся лишь в XV в., много позже дневника Игнатия (155; 187, с. 50 – 51; 194, с. 146 – 152; 245, с. III). Так личный дневник Игнатия превратился в «Хождение Пименово».

Как и почти все памятники средневековой рукописной литературы, «Хождение Пименово» не дошло до нас в подлиннике, но сохранилось в нескольких позднейших списках, существенно отличающихся один от другого. Интересующая нас первая часть повести (все остальное не имеет отношения к нашей теме) содержится в семи текстах, которые четко делятся на две редакции – краткую и пространную.

Все тексты краткой редакции имеют форму самостоятельных повестей, включенных в рукописные сборники. Известны четыре таких текста под условными названиями: Софийский список XVI в., Погодинский XVII в., Казанский XVII в и Румянцевский XIX в. (245, с. 1 – 3).

Пространная редакция известна в трех вариантах. Один из них включен в Никоновскую летопись (183, т. 11, с. 95 – 97). Другой, отличающийся от текста Никоновской летописи лишь одним словом, известен как Сахаровский список, опубликованный в 1849 г., отнесенный издателем к XVII в. и затем утерянный (197, с. 97 – 98). Третий, в отдельных местах несколько более краткий вариант пространной редакции находится в так называемой Чертковской летописи, составленной, по мнению А. Н. Насонова, в 1615 – 1630 гг. на основе предполагаемого несохранившегося летописного свода 1533 г. (161, с. 418 – 477) и опубликованной в 1820 г. под названием «Русский времянник» (213, ч. 1, с. 241 –246).

Как видим, все сохранившиеся тексты отделены от подлинного текста дневника Игнатия более чем столетием. Поэтому их даты, точные или приблизительные, ничего не говорят о том, какой текст ближе к подлинному, ибо между каждым из них и первоначальным дневником можно предполагать наличие еще какого-то количества редакций и вариантов, до наших дней не дошедших. В относительно новых списках могли уцелеть более старые варианты текста. Более того, каждый новый список мог переписываться не с одного, а сразу с нескольких более ранних, причем разновременных, и переписчик мог как угодно комбинировать фрагменты из разных списков. В такой ситуации можно использовать «Хождение Пименово» как исторический источник лишь при самом скрупулезном сравнительном анализе не только каждой редакции и каждого списка, но и каждой фразы и каждого слова по отдельности.

Историки различных специальностей, этнографы, специалисты по исторической географии и по истории географических открытий многократно привлекали «Хождение Пименово» в качестве источника (повесть считается, между прочим, и одним из первых русских географических сочинений, и важным источником по исторической географии средневекового Подонья). Но никто из исследователей не делал упомянутого сравнительного анализа текстов, потому что в этом вопросе все они вполне доверяли авторитетному мнению историков русской литературы, которые давно объявили «Хождение Пименово» шедевром русской изящной словесности конца XIV в. Первоначальными считаются либо текст Никоновской летописи либо Сахаровский список, т. е. два близко сходных варианта пространной редакции. О существовании краткой редакции обычно вообще не упоминают. Лишь недавно литературовед Н. И. Прокофьев попытался научно обосновать всеобщую уверенность в первоначальности пространной редакции «Хождения». Но он мотивировал это только тем, что в пространной редакции, по его мнению, «много неподдельного лиризма, непосредственности в описании событий» и что именно «лиризм языка» и «взволнованность описаний» свидетельствуют о большей близости к подлиннику (194, с. 163). Однако это субъективная оценка. Настоящего же текстологического анализа повести по известным правилам, применяемым, например, при изучении летописей, не производил ни Н. И. Прокофьев, ни кто-либо другой.

В действительности представление о первоначальности пространной редакции «Хождения» восходит к Н. М. Карамзину. Он пользовался списком пространной редакции, впоследствии известным под названием Сахаровского, – это видно по тому единственному слову, которым список отличается от текста Никоновской летописи (название географического объекта в излучине Дона в Никоновской летописи – Терклия, в Сахаровском списке – Серьклия). Достоверность этого списка Н. М. Карамзин сомнению не подвергал (92, т. 1, примеч. 52, т. 5, примеч. 69). Однако позднейшие исследователи, принимая мнение Н. М. Карамзина, не заметили, что он не ссылался на краткую редакцию. По-видимому, он вообще не знал о ее существовании (она была опубликована много позже), а следовательно, не мог и ставить вопрос о том, какая из редакций является первоначальной.

Этот вопрос впервые поставили воронежские историки-краеведы М. А. Веневитинов и упомянутый выше С. Н. Введенский, и поставили его именно в связи с Червленым Яром. Собственно о Червленом Яре в «Хождении» имеется лишь краткое сообщение. При описании среднего течения Дона, после упоминания об устье р. Тихой Сосны (правый приток Дона), в краткой редакции сказано: «И минухом Червленый Яр и Бетюк и Похор», после чего перечисляются местности ниже устья Хопра. В пространной редакции: «Таже минухом и Черленый Яр реку, и Бетюк реку, и Похорь (по другому списку – Хопор) реку». Из всех, кто интересовался Червленым Яром, только М. А. Веневитинов и С. Н. Введенский знали обе редакции «Хождения». Они усомнились в том, что название Червленый Яр могло относиться к реке, и в связи с этим высказали подозрения насчет первоначальности пространной редакции (34, с. 371 – 372; 42, с. 323 – 325). Но окончательно решить вопрос они не смогли, видимо, не рискуя спорить со столичными филологами-славистами. Другие же исследователи Червленого Яра безоговорочно верили общепринятому мнению о первоначальности пространной редакции «Хождения» и потому потратили много сил на поиски загадочной «реки Черленый Яр». Когда стало ясно, что такой реки нет, было предложено отождествить ее с речкой Икорец, впадающей в Дон между Воронежем и Битюгом, приблизительно там, где отмечен Червленый Яр в «Хождении» (45, с. 132; 118, с. 22, 38 – 39).

Вопрос о первоначальности пространной редакции «Хождения» вновь поднял в 1968 г. А. Г. Кузьмин, заметивший в этой редакции некоторые несообразности. Так, в обеих редакциях описан торжественный прием, устроенный в честь Пимена рязанским великим князем Олегом Ивановичем в Переславле-Рязанском, но при этом рязанский епископ, присутствовавший там, в краткой редакции не назван по имени, а в пространной назван Иеремией. На самом же деле рязанским епископом был в это время Феогност, а Иеремия лишь год спустя прибыл из Константинополя в Москву и был поставлен на Рязанскую епархию (120, с. 236). А. Г. Кузьмин не без оснований усмотрел в пространной редакции при описании встречи Пимена с елецким князем Юрием в устье Воронежа позднейшие приписки, имеющие целью изобразить елецкого князя как вассала рязанского великого князя, каковым елецкий князь на самом деле не был. Видимо, эти приписки – дело рук тех же рязанцев, которые, как уже сказано, внесли в Никоновскую летопись и ряд других прорязанских фальсификаций, в том числе и насчет Червленого Яра (120, с. 237). Наконец, А. Г. Кузьмин заметил, что в пространной редакции имеется отсутствующее в краткой упоминание о том, что в Азове жили «фрязове немцы», т. е. венецианцы, имевшие там колонию, причем об этом говорится в прошедшем времени: «.. .тогда же бе во Азове живуще фрязове немцы». Венецианцы были выгнаны оттуда турками в 1475 г., из чего следует, что данные слова добавлены позже этого года (120, с. 238, 273).

Учитывая замечания М. А. Веневитинова, С. Н. Введенского и А. Г. Кузьмина, мы проделали сплошной анализ всех расхождений между редакциями и отдельными вариантами первой части «Хождения» – описания пути от Москвы до Азова. Удалось обнаружить не менее 9 – 10 таких мест (включая замеченные А. Г. Кузьминым), где содержание пространной редакции явно невероятно, противоречит многим другим историческим источникам и всей исторической обстановке конца XIV в., но отлично вписывается в исторический контекст начала XVI в. – времени написания Никоновской летописи; и наоборот, содержание соответствующих мест краткой редакции не противоречит исторической обстановке конца XIV в., времени путешествия Пимена, но необъяснимо для начала XVI в. Вместе с тем не обнаружено ни одного такого расхождения между обеими редакциями, которое можно было бы однозначно истолковать как доказательство первоначальности пространной редакции. Стало вполне очевидно, что краткая редакция ближе к первоначальному тексту Игнатия, чем пространная. Последняя есть результат расширения и переработки текста краткой редакции при включении ее в Никоновскую летопись в 1520-х гг. Эти выводы подробно обоснованы и изложены в нашей статье, депонированной в 1980 г. (266).

В том же 1980 г. Б. М. Клосс в специальном исследовании о Никоновской летописи пришел к аналогичному выводу совсем другим путем и на основании других источников. Ему посчастливилось найти в одном из московских хранилищ еще один список краткой редакции «Хождения», на полях которого написаны дополнения, попавшие затем в текст Никоновской летописи. И написаны они тем же почерком, что и первоначальный текст летописи. Правда, приписки на полях соответствуют далеко не всем тем дополнениям и изменениям, которые имеются в пространной редакции по сравнению с краткой. Видимо, при окончательном оформлении текста Никоновской летописи использовались не только заметки на полях найденного Б. М. Клоссом списка «Хождения», но еще и какие-то другие черновые, подготовительные материалы. В частности, среди приписок на полях нет и слова «река», отнесенного к названию Черленый Яр. Тем не менее даже тех немногочисленных приписок на полях, которые обнаружены, уже вполне достаточно, чтобы признать, что пространная редакция «Хождения Пименова» есть результат переработки более ранней краткой, а отнюдь не наоборот, как было принято считать (103, с. 73 – 74, 132). Совпадение выводов Б. М. Клосса и наших, полученных независимо друг от друга и совершенно различными путями, лишь подтверждает правильность этих выводов.

Таким образом, можно определенно утверждать, что в первоначальном тексте дневника Игнатия, написанного в 1389 г., Черленый Яр не был назван рекой. Просто был упомянут какой-то неизвестный географический объект под таким названием, находившийся где-то на Дону между устьями Тихой Сосны и Битюга, примерно в районе устья речки Икорец (см. карту).

Слово «река» механически приписал к перечисленным в этой фразе объектам какой-то редактор или переписчик XVI в., готовивший материал для Никоновской летописи, работавший в Москве и явно незнакомый с географией Среднего Подонья. Участник путешествия Пимена этого написать не мог. Кстати, аналогичная картина повторяется и в следующей фразе «Хождения». В краткой редакции: «... минухом реку Медьведицю и горы высокиа и Белый Яр…» В пространной: «.. .минухом пловуще реку Медведицу, и Горы Высокиа реку и Белый Яр реку». Опять в пространной редакции слово «река» приписано не только к таким названиям, которые не отнесены к рекам в краткой редакции, но и к такому, которое вообще не может относиться к реке по правилам восточнославянской гидронимики («Горы Высокиа»).

Естественно возникает вопрос: была ли какая-то связь между Червленым Яром, описанным в середине XIV в. на Хопре и Вороне, и Черленым Яром, отмеченным в конце столетия на Дону на расстоянии 120 – 200 км от Хопра и Вороны, да притом еще с различием в написании названия (Червленый и Черленый)?

Чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим еще один источник: упомянутое выше сообщение 1400 г. о военных действиях на Хопре, которое П. Н. Черменский неудачно пытался использовать для поддержки своей гипотезы об изменении названий рек. По этому сообщению, содержащемуся в Никоновской летописи, рязанский великий князь Олег Иванович воевал с золотоордынскими татарами «в пределах Черленого Яру и в караулах возле Хопорь до Дону» (183, т. 11, с. 184). Поскольку данного текста нет в других летописях, А. Н. Насонов и А. Г. Кузьмин заподозрили здесь такую же позднейшую прорязанскую фальсификацию, как и в сообщениях той же летописи под 1148 и 1155 гг. (120, с. 242 – 243; 160, с. 214). Мы согласны, что это известие попало в Никоновскую летопись, вероятнее всего, из того же источника что и остальные сообщения, связанные с Рязанью и отсутствующие в других летописях. Но если в упомянутом источнике имеются отдельные фальсификации, то это не значит, что в нем все недостоверно.

Цель всей серии прорязанских фальсификаций в Никоновской летописи вполне ясна – это, как уже сказано, стремление создать видимость, что Рязанское княжество было в прошлом гораздо больше и сильнее, чем на самом деле. Но сообщение под 1400 г. не свидетельствует о принадлежности Червленого Яра Рязанскому княжеству, ибо известно, что Олег Иванович, князь весьма воинственный и агрессивный, не раз воевал не только на своей, но и на чужой земле (даже, например, под Смоленском). А принадлежность Червленого Яра Рязанской епархии в 1400 г. не требовалось доказывать, так как уже существовала знакомая нам грамота митрополита Алексея об этом. Кстати, автор сообщения 1400 г. явно знал эту грамоту и почти дословно ее процитировал. Возможно, что содержащаяся в ней формулировка стала стереотипной для рязанской деловой письменности при упоминаниях о Червленом Яре. Следовательно, непонятно, кому и зачем могло бы понадобиться выдумывать сообщение 1400 г., если бы оно не соответствовало действительности.

По нашему мнению, это сообщение достоверно и подтверждает, что Червленый Яр на Хопре и Вороне в 1400 г. продолжал существовать в том же виде, что и ранее, в середине XIV в. В частности, он существовал и в то время, когда другой объект под сходным названием Черленый Яр был отмечен на Дону в районе устья Икорца. Значит, это объекты не разновременные. Существенно также, что в 1400 г. район на Хопре назван не Червленым Яром, как в митрополичьих грамотах середины XIV в., а Черленым, как в «Хождении Пименовом», из чего видно, что обе формы написания могли употребляться применительно к одному объекту и, следовательно, вариации в написании в данном случае не свидетельствуют о том, что речь идет о разных объектах.

Таким образом, нет оснований исключать наличие какой-то связи между Червленым Яром на Хопре и Черленым Яром близ устья Икорца на Дону. О характере связи нельзя ничего сказать по прямым письменным свидетельствам XIV в., но к ним кое-что добавляют данные топонимики и археологические материалы, которые необходимо рассмотреть.

Район Червленого Яра по данным топонимики и археологии

Еще в середине прошлого столетия автор первой сводки о Червленом Яре Д. Иловайский высказал предположение, что название Червленый Яр относилось ко всему хоперско-донскому междуречью, так что в митрополичьих грамотах речь шла о восточной, а в «Хождении Пименовом» – о западной окраинах одного и того же района, в пределах которого где-то находилась и загадочная «река Черленый Яр» (82, с. 141 – 144). В конце прошлого и начале нынешнего века по этому вопросу имела место дискуссия между воронежскими исследователями. Независимо от того, как решался вопрос о «реке Черленый Яр», распространение названия на все хоперско-донское междуречье было затем принято рядом авторов (50, с. 118 – 119; 79, с. 482 – 483; 118, с. 22, 38 – 39; 188, с. 3 – 4; 215, с. 22, примеч. 203; 224, вып. 1, с. 6 – 8; 250, с. 12; 252, с. 96). М. А. Веневитинов считал, что можно говорить лишь о нескольких Червленых Ярах (41, с. 36 – 41). С. Н. Введенский в своей основной работе (34) не высказался об этом достаточно ясно, но впоследствии принял версию Д. Иловайского (35, с. 4 – 5). Аргументация некоторых участников дискуссии сейчас во многом устарела, но для нас важно, что в ходе дискуссии была подробно изучена топонимика района не только по состоянию на конец XIX – начало XX в., но и с привлечением документов XVI – XVIII вв., причем обнаружено еще несколько пунктов под названием Червленый Яр или сходными названиями.

Так, в документах начала XVII в. несколько раз упомянута под названиями Червленый Яр, Черленый Яр или Чермный Яр небольшая территория при устье р. Воронеж, в углу между левыми берегами Воронежа и Дона. Судя по текстам, это было в то время просто урочище, без какого-либо поселения (19, с. 43; 34, с. 364; 36, с. 32; 38, с. 30 – 31; 46, с. 249; 147, с. 23, 25, 207, 249). В конце XIX в. воронежские краеведы специально обследовали урочище и нашли на самом мысу между Воронежем и Доном размываемый рекою холм с красным глинистым обрывом, а на нем у края обрыва – остаток еще не совсем обрушившегося в реку городища с земляным валом. Местные русские крестьяне в то время еще продолжали называть это место Червленым или Чермным Яром, а украинцы, появившиеся здесь не ранее чем в XVIII в., перевели название на свой язык – Червонный Яр. Краеведы-любители не имели ни средств, ни должных навыков для производства раскопок, но сделали все, что могли: опубликовали подробное, даже с рисунком, описание найденного объекта (38, с. 29 – 32; 143, с. 110 – 112). И можно лишь удивляться, что этим прямым указанием не воспользовались профессионалы-археологи, впоследствии многократно исследовавшие весь район устья Воронежа, но не обратившие внимания на Червленый Яр. Мы далеко не уверены, что сейчас сохранились не только остатки городища, но и весь холм, если он уже столетие назад интенсивно подмывался рекой.

Далее, опубликована сделанная в конце XVIII в. выписка из неизвестного архивного документа, без даты, без начала и конца под названием «Сказка Козловского попа» (215, с. 22). Вообще сказкой называлась в делопроизводстве Московского государства запись устного ответа на какие-либо вопросы, заданные официальными лицами при обследованиях, допросах и т. д. В данном случае это запись ответов некоего священника из г. Козлова или из какого-нибудь одноименного селения на запрос вышестоящего начальства, скорее всего рязанского архиерея, насчет старых границ Рязанской епархии. Видимо, этот священник считался знатоком местной истории, предшественником тех, кого впоследствии стали называть краеведами. Судя по тому что город Чернава на р. Быстрой Сосне выше Ельца, построенный в 1636 г. (19, с. 46), упомянут как «вновь поставленный», документ написан примерно в конце 1630-х гг. В запросе, видимо, содержался специальный пункт о Червленом Яре, ибо последовал ответ: «Чермной де Яр усть Воронеже реки верст с тридцать на низ, а жильцы когда на том бывалиль, того он не ведает», «а другой де Чермной Яр на реке на Хопре усть реки Савалы».

Первый из двух Чермных Яров оказывается на Дону примерно на полпути между Червленым (Черленым, Чермным) Яром при устье Воронежа и тем Черленым Яром, который упомянут в «Хождении Пименовом» (см. карту). Замечание об отсутствии «жильцов» говорит не только о том, что в пределах памяти козловского священника место было необитаемо, но также и о том, что в запросе требовались сведения о «жильцах». Возможно, имелись какие-то основания предполагать, что ранее место было обитаемым.

Второй Чермной Яр, находившийся при устье Савалы, впадающей в Хопер ниже Вороны, оказывается примерно в середине той полосы вдоль Вороны и нижнего течения Хопра, которая по митрополичьим грамотам XIV в. носила общее название Червленый Яр. О «жильцах» в этом Чермном Яру священник ничего не сказал, возможно, что вопрос был поставлен только в отношении придонского Червленого Яра.

Данный пункт на Хопре был упомянут еще ранее, в 1597 г. при описании границ земельного владения, расположенного по речке Карачан, впадающей в Хопер между Вороной и Савалой (см. карту), и вниз по правому берегу Хопра до объекта, названного Черленой Яр (168, прил., с. 17). Много позже, в 1704 г. этот Черленой Яр упомянут еще раз, теперь уже как пункт на меже между землей Дворцового ведомства и землей станицы Пристанской хоперской группы донских казаков (133, т. 1, с. 244). Известно, что станица находилась точно на месте центра нынешнего города Новохоперска, построенного в XVIII в. (234, ч. 1, с. 23, ч. 2, прил., с. 3), примерно в трех верстах выше устья Савалы. Из сопоставления данных можно понять, что объект под названием Чермной или Черленой Яр находился на правом берегу Хопра между устьями Карачана и Савалы, ближе к Савале, чем к Карачану, т. е. где-то немного севернее центра нынешнего Новохоперска или близ его северной окраины.

Судя по тому что в 1704 г. Черленой Яр был описан как пункт на меже, это был какой-то небольшой объект, практически точечный по сравнению с размерами тех земель, которые он разделял. А по документу 1597 г. и некоторым более поздним, все земельные угодья в этой местности, в том числе и участок, простиравшийся от устья Карачана вниз по Хопру до Черленого Яра, представляли собой в конце XVI – начале XVII в. так называемые «ухожья» – сезонно посещаемые рыболовные, охотничьи, бортные и другие угодья, измерявшиеся десятками верст на одного владельца и не имевшие постоянного населения. Отсюда создается впечатление, что и объект Черленой Яр в 1597 г. представлял собой небольшое и необитаемое урочище. Например, это могло быть городище, оставшееся от одного из «городов Червленого Яра» или «караулов», упомянутых в митрополичьих грамотах XIV в.

С. Н. Введенский ссылается еще на сообщения о наличии в XVII в. каких-то Червленых Яров где-то на р. Вороне, но из-за неточных ссылок мы не смогли это проверить по первоисточникам (34, с. 364).

В 60–70 км южнее нынешнего г. Тамбова близко сходятся между собой истоки рек Савалы донского бассейна и Цны волжского, неподалеку оттуда начинаются и Битюг, и мелкие речки, текущие в Ворону. Здесь на волго-донском водоразделе находилась в XVII – XVIII вв. Верхоценская волость с центром в селе Верхоценье. В документе 1623 г. говорится о селе Черленый Яр, расположенном в этой волости (107, с. 104 – 105). В том же году и затем еще неоднократно в XVII – XIX вв. село упоминается под названиями Червленое, Черленое или Черненое (60, с. 32–33; 141, с. 55–57, 145; 163, с. 34; 207, т. 2, с. 420; 226, с. 55).

При сопоставлении топонимических данных подтверждается, что слова Червленый, Черленый, Чермный применительно к слову Яр, равно как и названия села Червленое, Черленое и Черненое – несомненно равнозначны и взаимозаменяемы. В ряде случаев видно их одновременное применение к одним и тем же объектам.

Прежде чем делать дальнейшие выводы, необходимо заметить, что воронежские и некоторые другие исследователи в ходе своих топонимических изысканий обратили внимание еще на несколько объектов, о которых пока трудно сказать, имеют ли они хотя бы косвенное отношение к нашей теме и не являются ли они плодами недоразумений.

Так, в опубликованной в 1846 г. очень известной работе И. Д. Беляева о московской пограничной сторожевой службе имеется карта организации службы в XVI в., и на ней указан населенный пункт Червленый Яр на р. Медведице, к юго-западу от Саратова, примерно в 170 – 180 км восточнее линии Ворона– Хопер. В тексте работы нет ни слова о данном поселении, так что непонятно, зачем оно показано на карте и откуда взяты сведения о его существовании в XVI в. (19, карта, с. 86). На основании этой карты рязанский церковный историк Макарий, а за ним и С. Н. Введенский предположили, что территория под общим названием Червленый Яр не ограничивалась хоперско-донским междуречьем, но простиралась дальше на восток (34, с. 375 – 376; 138, с. 19, 24 – 25). В действительности на том самом месте, где на карте И. Д. Беляева показан Червленый Яр, находится город Красный Яр, развившийся, насколько известно, из слободы, основанной украинцами в XVIII в. (207, т. 6, с. 507). Нам здесь представляются возможными два объяснения. Либо это селение, основанное украинцами, называлось первоначально по-украински Червонным Яром, откуда легко могла произойти путаница. Либо там до появления украинцев уже было селение Червленый Яр, впоследствии переименованное по-русски в Красный Яр, о чем И. Д. Беляев мог знать из каких-то архивных материалов, на которые он не дал ссылки. В последнем случае можно было бы предлагать различные гипотезы, например, предположить, что там поселились какие-то выходцы из известного нам Червленого Яра. Но такой перенос названия переселенцами мог произойти и много позже чем в XIV в., так что пока нет оснований предполагать продолжение червленоярской территории во времена митрополичьих грамот восточнее линии Вороны и Хопра, указанной достаточно недвусмысленно. Иное дело, что вопрос о происхождении саратовского Красного Яра, очевидно, заслуживает специального изучения.

В 1902 г. В. П. Семенов в общем географическом описании региона назвал Червлеными Ярами обрывистый мыс при впадении Воронежа в Дон, у правого берега Воронежа, т. е. против того места, где на левом берегу был Червленый (Черленый, Чермный) Яр, исследованный, как сказано выше, воронежскими краеведами (207, т. 2, с. 6). На этом основании П. Н. Черменский распространил название Червленый Яр не только на хоперско-донское, но и на воронежско-донское междуречье (252, с. 96). Но о южной части воронежско-донского междуречья, прилегающей к району устья р. Воронеж и нынешнего города Воронежа, есть обширная и разнообразная литература, опубликовано много документов начиная с XVI в., и никаких намеков на название Червленый Яр, даже в сильно искаженных формах, мы там не встретили. Подозреваем, что В. П. Семенов тут просто ошибочно переместил с левого берега Воронежа на правый тот самый Червленый Яр при устье Воронежа, о котором к 1902 г. уже накопилась порядочная местная литература, несомненно ему известная.

Значительно севернее интересующей нас территории, в Темниковском уезде на р. Мокше (приток Оки) в документах XVII в. упомянуты в 1682 г. – какой-то Черненый Яр, без пояснений, что это такое, а в 1696 г. со ссылкой на документ 1635 г. – деревня Черленый Яр (84, с. 48; 106, с. 183). Пока мы можем лишь предполагать, что в обоих случаях речь идет об одном и том же селении, которое, может быть, можно идентифицировать с находящимся именно там селом Красный Яр на р. Мокше ниже г. Темникова. Трудно связывать этот объект непосредственно с Червлеными Ярами донского бассейна. Но ниже мы вернемся к этому вопросу и покажем, что некоторая косвенная связь тут, видимо, все же имелась.

Не разбираем еще некоторые сообщения о Красных Ярах и производных от них названиях в исследуемом регионе – Красных Яров в России вообще очень много, далеко не каждый из них был когда-то Червленым, и связывать эти названия можно лишь в тех случаях, когда для этого имеются дополнительные основания (как, например, в Темниковском уезде или на р. Медведице).

Если не говорить о темниковском и медведицком Червленых-Красных Ярах, о Червленых Ярах на правом берегу Воронежа и о прочих сомнительных случаях, то остальные Червленые, Черленые и Чермные Яры очень закономерно расположены, как наглядно видно на нашей карте, по границам хоперско-донского междуречья: три – с запада, на Дону между устьями Воронежа и Битюга, и не менее двух, а может быть, и больше (учитывая неясные сообщения о Червленых Ярах на Вороне) – с востока, на линии Хопер – Ворона – исток Савалы. В глубине хоперско-донского междуречья названий этого типа не обнаружено. Одна из возможных причин такого закономерного размещения сходных географических названий по контуру определенной территории могла состоять в том, что это были окраинные пункты территории, носившей общее название Червленый Яр. Возможно, что были и другие причины такого размещения, о которых скажем ниже, но во всяком случае определенная закономерность тут налицо.

Далее, обратим внимание на то, что П. Н. Черменский выполнил с привлечением многих источников детальную реконструкцию трассы древней сухопутной дороги, связывавшей Нижнее Поволжье с центром Европейской России – волго-окским междуречьем. Эта дорога, существовавшая, вероятно, еще в домонгольское время, называлась в золотоордынскую эпоху Ордобазарной, затем Ногайской, еще позже Астраханской, под именем которой она действовала и играла видную роль вплоть до конца XVIII в. Дорога пересекала хоперско-донское междуречье вдоль его восточного края. Перевоз через Хопер был выше устья Савалы, как раз у находившегося там Черленого (Чермного) Яра, впоследствии станицы Пристанской и города Новохоперска. Отсюда дорога шла на север близ левого берега Савалы и выходила за пределы хоперско-донского междуречья близ истока Савалы, где, как сказано, было селение Червленый Яр. Далее главный путь дороги шел к Мурому, но в пределах хоперско-донского междуречья и севернее имелись ответвления влево, выводившие на Москву более короткими путями (251, с. 189 – 193). Для нас тут интересно, что именно на этой дороге находились два пункта под одним и тем же названием Червленый Яр. Можно понять это в том смысле, что они как бы обозначали входы с юга и с севера на территорию, носившую общее название Червленый Яр.

Если сопоставить все особенности местной топонимики с изложенными выше наблюдениями над текстами митрополичьих грамот середины XIV в., из которых видно, что Червленый Яр представлял собой не только ряд пунктов на Хопре и Вороне, но и какую-то территорию, простиравшуюся на запад от этих рек, притом территорию довольно значительную, то получается, что отнюдь не лишено оснований мнение Д. Иловайского, отнесшего название Червленый Яр ко всему хоперско-донскому междуречью. Пока не выяснена лишь северная граница данной территории.

Но если так, то мы обязаны обратить внимание и на середину междуречья, хотя там и не встречается название Червленый Яр применительно к конкретным пунктам. Местность мало привлекала внимание историков. Ныне существующее русское и отчасти украинское население, до недавнего времени сплошь аграрное, появилось там не ранее конца XVII – начала XVIII в. Крупных городов там не возникало, выдающихся исторических событий не происходило.

Но кое-что все же известно. О том, что в домонгольское время там жили половцы, свидетельствуют их характерные курганы с каменными статуями (по-русски «бабами»), до начала XIX в. еще весьма многочисленные (до наших дней уцелели единицы), особенно в бассейне Битюга (28, с. 160; 177, с. 31; 178, с. 277, 280, 295 – 297, рис. 3 – 7; 269, с. 133 –140).

В Битюг примерно в 30 км выше его устья впадает речка Мечетка, названная так русскими крестьянами потому, что на ней близ одноименного селения находятся недалеко друг от друга остатки двух кирпичных построек, которые считались мечетями. Одна из них исследована археологами и оказалась мусульманским надгробным мавзолеем XIV в., какие обычно строились в большом количестве на кочевьях золотоордынских татар (128).

В 30 км к юго-востоку от этого места и примерно на таком же расстоянии от Дона, на речке Осеред есть село Гвазда. В нем в конце прошлого столетия была найдена бронзовая буддийская религиозная скульптура, изготовленная, согласно санскритской надписи, в Непале в 1306 г. (78, с. 197).

Очевидно, в средней части хоперско-донского междуречья в XIV в. кочевали золотоордынские татары, среди которых имелись мусульмане и буддисты. Не утверждаем, что все они были только мусульманами и буддистами, но какое-то количество тех и других среди них было. Кочевали они, видимо, на тех же местах, что и более ранние обитатели района – половцы, имевшие свою древнюю тюркскую религию, по обычаям которой ставились на надгробных курганах упомянутые каменные статуи. В западной части вблизи устья Битюга находился, по-видимому, какой-то центр татарского населения, судя по мавзолеям и буддийской статуе.

Сопоставляя эти данные со всеми изложенными выше сведениями о Червленом Яре XIV в., встречаемся прежде всего со следующим вопросом. О каких православных татарах, мирно сосуществовавших с православными русскими, шла речь в митрополичьих грамотах: были ли это какие-то особые татары, жившие вместе с русскими в приречной полосе вдоль Хопра и Вороны и отличные от татар-мусульман и татар-буддистов, кочевавших посреди междуречья, или никакой такой особой группы не было, а были только русские, жившие в многочисленных поселениях, называвшихся Червлеными Ярами, по краям хоперско-донского междуречья, и татары, православные, мусульмане и буддисты, вместе кочевавшие посреди междуречья? Ведь если прав был Д. Иловайский, считавший, что Червленым Яром называлось по-русски все междуречье (по-татарски оно могло называться и иначе, только мы этого не знаем), то, кажется, более логичным является второе объяснение, подкрепляемое и топонимикой. Не значит ли это, что упомянутое выше объединение русских и татарских общин, которое вырисовывается по митрополичьим грамотам, как раз и занимало все хоперско-донское междуречье, причем русские общины почему-то группировались по его краям, а татарские в середине?

Если бы эта гипотеза оказалась верна, то к ней следовало бы еще добавить, что кроме русских не менее чем с одной религией и татар по меньшей мере с тремя религиями в Червленом Яру должен был быть еще один этнический компонент тоже не менее чем с одной религией – это аборигенное мордовское население, в то время, вероятно, еще в основном языческое, занимавшее лесистый северо-восточный угол района, в том числе будущую Верхоценскую волость. Это население жило там и впоследствии, оно хорошо видно по опубликованным документам XVI – XVII вв. и более поздним материалам. Языческая религия там даже в начале нынешнего столетия еще не перевелась – в хоперские казачьи станицы еще приплывали во время половодья откуда-то сверху (возможно, что и с верховьев Савалы и Вороны) мордовские деревянные языческие идолы (126,

Категория: Край Воронежский | Добавил: pushkinsergey (05.06.2010)
Просмотров: 1877
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]

Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0