Сосуществование русских и татар в Червленом Яру

Оседлость и неоседлость (основные понятия и термины)

По нашему мнению, во всем изложении И. Попко самая важная деталь, по своему значению выходящая за пределы нашей темы, – это сообщение о старых дружественных отношениях между червленоярцами и агры-хановыми татарами, основанных на том, что червленоярцы оказывали этим татарам «добрые услуги», когда «в волжско-донской степи случались бескормицы». Вот тут-то мы наконец подходим к решению уже не раз поставленного вопроса о том, каким образом было возможно мирное сосуществование русских и татар в Червленом Яру, столь невероятное по представлениям большинства славистов-медиевистов.

Но чтобы разобраться в этом достаточно непростом вопросе, нам необходимо предварительно отклониться от нашей темы в область теории, где требуется упорядочить некоторые основные понятия и термины и устранить противоречия между взглядами историков различных специальностей и географов.

Выше мы упомянули о том, что слависты-медиевисты именуют половцев, татар, монголов и вообще юго-восточных степных соседей средневековой Руси кочевниками. В дальнейшем мы в нашем изложении избегали употреблять этот термин, но несколько раз говорили о том, что те или иные группы населения кочевали; говорили как о чем-то само собой разумеющемся о кочевьях битюгских татар, татар Агры-хана и т. д. Теперь нам предстоит детальнее разобраться в образе жизни этих групп населения.

Как уже сказано, средневековых степных соседей Руси, а также и потомков этих соседей вплоть до современных изучают не только слависты-медиевисты, но и номадисты. Однако при сопоставлении работ тех и других выясняется, что обе группы ученых говорят об одном и том же предмете на разных языках, называют одни и те же явления разными терминами и, наоборот, одними и теми же терминами – разные явления; некоторые термины, употребляемые одной группой ученых, вообще не употребляются другой.

В частности, например, если слависты знают вообще только два состояния населения – оседлость и кочевничество, то номадисты знают еще и полукочевничество, причем, например, монголов или калмыков считают кочевниками, а половцев и золотоордынских татар, так же как и позднейших ногайцев, башкир и многих других – полукочевниками. Слависты считают всех славян искони оседлыми и воспринимают как оскорбление для славян любую попытку усмотреть у них что-либо отличное от оседлости. А номадисты вообще не признают ни искони оседлых, ни искони кочевых или полукочевых групп населения, они разработали серьезно обоснованную общую теорию эволюции от первобытной оседлости к полукочевничеству или в отдельных случаях к кочевничеству, а затем снова к оседлости. Если применять номадистскую систему понятий и терминов, то получается, что такие славяне, как донские и запорожские казаки, вплоть до XVIII в. были самыми настоящими полукочевниками, хотя слависты не допускают и мысли об этом.

Далее выясняется, что то состояние неоседлости, которое номадисты называют либо кочевничеством, либо полукочевничеством, а слависты – только кочевничеством и которое те и другие видят только у степных скотоводов, на самом деле существовало и у групп населения с преимущественно охотничье-рыболовным хозяйством в лесной зоне, и у групп населения с большим или меньшим развитием оленеводческого хозяйства в лесотундре и тундре.

Специалисты, изучающие эти группы населения, употребляют свои системы понятий и терминов. Если специалисты по оленеводческим группам изъясняются на научном языке, близком к языку номадистов, то специалисты по охотникам-рыболовам употребляют понятия и термины, существенно отличные как от номадистских, так и от славистских. В частности, по их мнению, существуют, кроме кочевников и полукочевников, еще бродячие народы, которые в отличие от прочих разновидностей неоседлых кочуют нерегулярно, беспорядочно, т. е. без соблюдения постоянных маршрутов и ритмов движения в пределах своих территорий.

Сопоставление понятий и терминов у славистов, номадистов и специалистов по охотникам-рыболовам показывает, что слависты и номадисты подразумевают под кочевничеством и полукочевничеством (по-славистски – только кочевничеством) не одно и то же: номадисты считают характерными для этого состояния строго регулярные, ритмичные переселения, а слависты считают такую регулярность не обязательной, не признают и постоянство территорий у этих групп населения. Иными словами, слависты понимают под кочевничеством состояние, весьма близкое к состоянию бродячих народов, только не в лесной, а в лесостепной и степной зонах. Именно так представляют себе слависты и половцев, и золотоордынских татар, и ногайцев, т. е. тех кочевников, которых приходится рассматривать и нам.

Наконец, при более детальном изучении выясняется, что и внутри каждой из названных групп ученых тоже нет полного единства в употреблении понятий и терминов. Например, номадисты хотя и признают существование кочевников и полукочевников, но разницу между теми и другими понимают не совсем одинаково, а в результате одно и то же население именуется у одних авторов кочевниками, у других – полукочевниками. Большинство исследователей считают возможной неоседлость только при охотничье-рыболовном, оленеводческом и скотоводческом хозяйстве, но решительно исключают неоседлость на основе преимущественно земледельческого хозяйства; однако некоторые авторы допускают и такую возможность. В сочинениях разных исследователей время от времени мелькает, кроме терминов «оседлые», «кочевники», «полукочевники» и «бродячие народы», еще термин «полуоседлые», причем в одних случаях – как синоним термина «полукочевники», в других случаях – в иных значениях, а чаще всего – вообще без объяснений значения.

Таким образом, только в отношении Восточной Европы и сопредельных регионов употребляется для описания явлений оседлости и неоседлости не менее четырех систем понятий и терминов с вариантами и подвариантами, причем не менее трех систем прямо касается территории Червленого Яра и соседних районов Подонья. Важно подчеркнуть, что речь идет не только о терминах, но и о понятиях. Для правильного понимания ситуации в Червленом Яру, очевидно, совершенно необходимо иметь какое-то определенное мнение о том, могли ли славяне быть только оседлыми или у них были возможны и иные состояния; могли ли половцы, золотоордынские татары и ногайцы кочевать только регулярно или также и нерегулярно («бродить»); была ли оседлой или неоседлой мордва; как могла совмещаться у всех этих народов неоседлость с земледелием, если таковое имелось, и т. д.

Для описания интересующих нас явлений нам не остается ничего иного, кроме как предложить собственную унифицированную систему понятий и терминов (265). За основу принята существующая система номадистов как наиболее разработанная и научно обоснованная, с поправками и дополнениями в ряде деталей и с распространением ее на такие группы населения, которыми номадисты не интересуются.

Начнем с определения основных понятий: оседлость, неоседлость и полуоседлость. Прежде всего, необходимо условиться, что эти понятия имеют смысл применительно только к таким группам населения, которые заняты целиком в сельском хозяйстве в широком смысле слова. Под последним мы понимаем хозяйство, основанное на прямой эксплуатации окружающей среды посредством собирательства, охоты, рыболовства, животноводства и земледелия. Иными словами, подразделение на оседлых, неоседлых и полуоседлых вообще имеет смысл только для таких обществ, в которых либо еще вовсе отсутствует, либо по крайней мере не завершилось общественное разделение труда между сельским населением и горожанами, т. е. нет или мало населения, специализировавшегося на ремесле и торговле. Если же это разделение состоялось, то можно говорить лишь об оседлости, неоседлости или полуоседлости отдельных социальных групп или о разных остатках и пережитках этих явлений. Горожане в принципе не могут быть ни оседлыми, ни неоседлыми, ни полуоседлыми. Для современных развитых индустриальных обществ это подразделение неприменимо.

Группа населения, занятая в сельском хозяйстве в указанном широком смысле, может либо жить постоянно на одном месте и в этом случае называться оседлой, либо она может совершать систематические переселения, обусловленные требованиями сельского хозяйства, настолько частые и продолжительные, что они являются характерной чертой культурного облика этой группы; в этом случае она может называться неоседлой или полуоседлой. Переселения, хотя бы и систематические, частые и продолжительные, но не связанные непосредственно с сельским хозяйством данной группы населения, не являются признаком неоседлости или полуоседлости – так, не относятся к числу явлений неоседлости или полуоседлости ни перемещения войск, ни миграции крестьян в порядке отхожих промыслов, ни многие виды современных миграций, хотя бы и значительных.

Из условия обязательной связи систематических переселений с сельским хозяйством следует, что они могут совершаться только в пределах определенных, постоянных территорий, закрепленных за отдельными производственными коллективами или их объединениями. Переселения, связанные с изменениями границ этих территорий, односторонние, необратимые миграции типа единовременных «переселений народов» или типа постепенных колонизационных движений не относятся ни к неоседлости, ни к полуоседлости. Здесь важно заметить, что «переселения народов» и колонизационные миграции нередко длились в течение многих десятилетий, за это время одно или несколько поколений успевали настолько приспособиться к подвижной, походной жизни переселенцев, что становились внешне похожими на тех, кого называют кочевниками или полукочевниками. Поэтому один лишь факт нашествия какого-то народа из некоей неведомой страны сам по себе еще не означает, что этот народ – кочевники. Это относится и к средневековым переселенцам из Азии в Европу. На поверку подобная группа населения может оказаться столь же далекой от кочевников, как например первые европейцы в Америке или в Австралии или первые русские в Сибири.

Разница между неоседлостью и полуоседлостью состоит в том, что при неоседлости систематически переселяется вся данная группа населения в полном составе, а при полуоседлости переселяются лишь некоторые члены каждой семьи (например, все трудоспособные мужчины) при оседлом образе жизни других членов тех же семей. Собственно в интересующем нас регионе полуоседлость неизвестна, но вообще в Восточной Европе и за ее пределами это довольно обычное явление: это и систематический уход всего взрослого мужского населения на зимние охотничьи промыслы у крестьян таежной зоны Европейской России и Сибири (не исключая и русских), и переселения пастухов при отгонном пастушеском скотоводстве в предгорных районах (в том числе опять-таки не исключая и славян, например, гуцулов в Карпатах). Но с полуоседлостью не следует смешивать одновременное наличие в одном обществе семей вполне оседлых и семей, совершающих систематические переселения в полном составе. Это – не полуоседлость, а, как правило, состояние перехода от неоседлости к оседлости, в то время как полуоседлость – не переходное состояние, а относительно стабильный, веками существующий образ жизни.

Оседлость, неоседлость и полуоседлость будем называть хозяйственно-бытовыми укладами населения, занятого в сельском хозяйстве (не смешивать с понятием «хозяйственно-культурный тип», употребляемым в этнографии). Хозяйственно-бытовой уклад определяется удалением места работы каждого производственного коллектива от его жилища. Если коллектив может в течение рабочего дня переместиться от своего жилища к месту работы, выполнить работу и вернуться в то же жилище, остающееся постоянным по местоположению и постояннообитаемым по характеру его использования, то такая организация хозяйства и быта представляет собой оседлость. Если же коллектив вследствие большого удаления мест работы от жилища, не может выполнить в течение дня указанные перемещения и поэтому вынужден систематически переселяться, используя для этого либо временнообитаемые поселения и жилища на местах стоянок, либо передвижные, транспортабельные жилища, то это – неоседлость или полуоседлость в зависимости от того, все или не все члены коллектива переселяются. Важно подчеркнуть, что граница между оседлостью и неоседлостью или полуоседлостью не зависит ни от дальности переселений, ни от их продолжительности. Переселяется ли коллектив на 10 или на 1000 км и затрачивает ли он на эти переселения 1 или 11 месяцев в году, в любом случае для таких систематических переселений необходимы и специфические средства транспорта, особые жилища и прочее оборудование, и детально разработанные маршруты движения и подготовленные места стоянок, и специальные бытовые навыки – все то, чем и создается постоянное, характерное отличие неоседлого или полуоседлого населения от оседлого. Иначе говоря, признаком неоседлости или полуоседлости является именно наличие, а не количественная характеристика систематических переселений. Например, если у отдельных групп казахов или киргизов расстояния перекочевок могли превышать 1000 км, а у донских казаков составляли лишь 70 – 100 км (ниже покажем подробнее, когда и как это происходило), то это еще не значит, что казахов и киргизов надо считать неоседлыми, а донских казаков можно за малостью расстояний перекочевок признать оседлыми, как это делают слависты. Известно, что многие группы населения, которые с точки зрения славистов считаются неоседлыми, переселялись и менее чем на 70 км, иногда даже менее чем на 10 км, но при этом сохраняли все характерные бытовые и культурные особенности неоседлости (башкиры, некоторые группы ногайцев, северных казахов и др.).

Большое удаление мест работы от жилища, вызывающее неоседлость или полуоседлость, может быть обусловлено различными причинами. Могут играть роль и большой процент земель, непригодных для хозяйства, и движение охотников или рыболовов вслед за естественными миграциями диких промысловых животных, и искусственные сезонные перегоны домашних животных из одних климатических условий в другие, и стремление к изоляции полей для страховки их от стихийных бедствий, и разнообразные социальные факторы (захват ближних земель представителями господствующих классов, исторически сложившаяся чересполосица и т. п.). Но все это – частные причины, действующие лишь в отдельных случаях.

Более общей причиной удаления мест сельскохозяйственной работы от жилища является то, что любое сельскохозяйственное производство, от собирательства до земледелия, истощает эксплуатируемое угодье, потому что часть биомассы и необходимых для ее существования неорганических веществ постоянно и безвозвратно изымается из естественного круговорота. Это заметили еще первые собиратели, охотники и рыболовы, они же выработали и первые, простейшие приемы охраны и восстановления истощающихся природных ресурсов. Эти приемы сводятся к двум основным и древнейшим (и к их комбинациям).

1. Территория или акватория делится на участки, эксплуатируемые по очереди, причем на истощенных участках, оставленных на несколько лет или десятилетий без эксплуатации, происходит естественное восстановление необходимых ресурсов. В земледелии такое оставление поля без обработки, с развитием на нем дикой растительности называется перелогом. Для других отраслей хозяйства нет соответствующих общих терминов, хотя прием везде хорошо известен (прекращение на некоторый срок собирательства, охоты, рыболовства или выпаса скота на определенных площадях). Поэтому считаем возможным употреблять термин «перелог» в расширенном смысле для всех отраслей хозяйства.

2. Территория (акватория) эксплуатируется вся непрерывно, но не до конца, а с ограничениями: соблюдаются определенные нормы собирания растительной продукции или добычи диких животных, стада прогоняются по пастбищам со скоростью, не допускающей выедания всей травы и вытаптывания дерна, и т. д., так что постоянно сохраняется необходимый резерв для естественного восстановления ресурсов.

Хозяйство, основанное на этих двух приемах (или на одном из них), требует, конечно, гораздо большей территории (акватории), чем хищническое хозяйство, эксплуатирующее при том же техническом уровне ближайшие к жилищу угодья до полного их истощения и без мысли о завтрашнем дне. Это и есть общий для всех отраслей сельского, хозяйства основной фактор, вызывающий значительное рассредоточение угодий, удаление мест работы от жилища и как следствие неоседлость или полуоседлость. А дополнительные, местные причины, перечисленные выше, лишь усугубляют необходимость систематических переселений.

Такое объяснение согласуется с современными знаниями о фактической эволюции хозяйственно-бытовых укладов. Эта эволюция везде шла в общем от оседлости на основе первобытного многоотраслевого хозяйства к неоседлости на основе более специализированных типов хозяйства, а затем через полуоседлость или минуя таковую к оседлости на основе преимущественно земледельческого хозяйства. Первобытное хозяйство могло быть оседлым, потому что, с одной стороны, истощение природных ресурсов происходило еще очень медленно и незаметно, а с другой стороны, еще не было достаточно развитых средств транспорта для систематических переселений. На том этапе развитие неоседлости было прогрессивным явлением, оно было обусловлено как ростом населения, так и техническим прогрессом и означало переход к более осознанным взаимоотношениям между человеком и окружающей средой, к планированию этих взаимоотношений с расчетом не только на текущий момент, но и на будущее. Обратный же переход от неоседлости снова к оседлости, но уже на новом качественном уровне был следующим прогрессивным шагом. Он был связан с дальнейшим ростом населения (для перелога в расширенном смысле уже просто физически недоставало места) и с техническим прогрессом. Так, играло роль изобретение новых средств восстановления природных ресурсов, по сравнению с перелогом более эффективных, таких как удобрение в земледелии, культурные пастбища в скотоводстве, рыбоводство, лесоводство и т. д. Большое значение имело и развитие средств транспорта (включая и дороги для него), сокращавших время перемещения производственных коллективов от жилища до мест работы и обратно.

Говоря о многоотраслевом хозяйстве и о специализированных типах хозяйства, мы имеем в виду, что вообще не бывает чисто одноотраслевых хозяйств. Всякое хозяйство в принципе всегда многоотраслевое, но бывают типы хозяйства с резким преобладанием одной или нескольких отраслей, и только такие типы хозяйства можно условно считать специализированными и называть исключительно ради краткости земледельческим хозяйством, скотоводческим хозяйством и т. д. Для нашей темы это важно, потому что у славистов-медиевистов имеется тенденция не только считать славян чистыми земледельцами, но и приписывать полное незнакомство с земледелием всем неславянским неоседлым народам, именуемым кочевниками. В действительности земледелия вовсе не было лишь в заполярных районах по климатическим причинам, а в лесостепной и степной зонах, которые нас в данном случае интересуют, как давно выяснили номадисты, даже у самых ярко выраженных неоседлых скотоводов нигде и никогда полностью не угасало слабое подсобное земледелие, унаследованное, по-видимому, еще от стадии первобытной оседлости.

Неоседлость и полуоседлость можно классифицировать по различным признакам. Наиболее существенно подразделение неоседлости на хозяйственно-географические типы. Для каждой физико-географической ландшафтной зоны характерен свой эволюционный ряд хозяйственных типов неоседлости или полуоседлости, сменявших друг друга в определенной последовательности по мере роста плотности населения и развития производства.

Первая стадия этой эволюции – теоретически возможная неоседлость на основе собирательства – не характерна для Восточной Европы и сопредельных регионов, так как здесь флора и фауна после относительно поздно кончившегося оледенения никогда не были достаточно богаты для преимущественно собирательского хозяйства (хотя собирательство как подсобная отрасль существует по сей день).

Но следующая стадия – неоседлость на основе охоты и рыболовства – уже хорошо известна в лесной и лесотундровой зонах. Вероятно, некогда эта стадия существовала и в лесостепной и степной зонах при минимальной плотности населения, но в начале исторически обозримого времени там уже господствовала следующая стадия – неоседлость на основе скотоводства с подсобным земледелием. Отсюда в лесостепной и степной зонах шла эволюция к неоседлости на основе земледелия и далее к земледельческой оседлости.

Как уже сказано, распространено мнение, что неоседлость на основе земледелия невозможна, поэтому необходимо объяснить, почему мы утверждаем обратное. В степной зоне, например, неоседлость на основе еще скотоводства, но уже при весьма развитом земледелии существовала в XIV – XV вв. у северопричерноморских ногайцев. В единую систему кочевания с постоянными маршрутами и стоянками вписывались не только пастбища, но и поля, далеко разбросанные одно от другого благодаря применению одной из степных переложных систем земледелия – так называемой залежной системы, при которой каждое поле после одного или не более чем 2 – 3 лет обработки запускалось в многолетний перелог. После посева община уходила кочевать со скотом на летние пастбища, по возвращении убирался урожай. В такой системе хозяйства земледелие могло быть настолько развито, что становилось даже товарным – северопричерноморские ногайцы снабжали хлебом Византию, затем Турцию и Крым. Впоследствии в их хозяйстве доля земледелия продолжала возрастать, хозяйство становилось уже преимущественно земледельческим, но неоседлость, уже на основе более земледелия, чем скотоводства, сохранялась, потому что сохранялась залежная система земледелия с далеко разбросанными полями (262, с. 46 – 52). Хозяйство преимущественно земледельческое, но еще со значительными сезонными переселениями из-за той же залежной системы наблюдалось в XVIII, отчасти и в XIX в. у донских казаков (подробнее см. ниже), у запорожских казаков и их потомков на Кубани (261, с. 84 – 88). Подобная же неоседлость наблюдалась и у московских «служилых людей» на «засечных чертах» в XVI – XVII вв., где это было вызвано, с одной стороны, тою же залежной системой, а с другой стороны, напряженной военной обстановкой, вынуждавшей население концентрироваться в крупных укрепленных селениях и не позволявшей приблизить жилища к полям (150, с. 26, 39, 59, 64 – 290).

Очень характерная земледельческая неоседлость на основе другого варианта переложной системы земледелия – так называемой залежно-паровой – вплоть до конца XIX в. существовала у русских и татарских крестьян в лесостепной зоне Сибири, где она была подробно изучена и описана (261, с. 80 – 84). Остатки разных вариантов земледельческой неоседлости, в том числе на основе не только степных, но и лесных переложных систем земледелия, прослеживаются у народов Среднего Поволжья и Прикамья (264, с. 15 – 16). Можно было бы еще немало сказать о разных вариантах земледельческой неоседлости в лесной зоне, в частности и у русских крестьян, но для нашей темы пока достаточно и того, что сказано о лесостепной и степной зонах.

Мы не разбираем здесь все общие схемы эволюции хозяйственно-географических типов неоседлости и полуоседлости в лесной и более северных ландшафтных зонах. Заметим лишь, что на южных окраинах лесной зоны, включая и районы с мордовским и чувашским населением, земледельческим формам неоседлости предшествовали варианты неоседлости на основе охоты и рыболовства с более или менее значительными, хотя еще не ведущими скотоводством и земледелием (нечто похожее на хозяйственно-бытовые уклады, например, шведских «лесных» саамов, крайних южных групп манси и хантов, смежных с ними северных групп западносибирских татар и т. п.).

Заметим также, что вообще постепенный переход от преобладания пастбищного скотоводства к преобладанию земледелия в хозяйстве был, как правило, обусловлен прежде всего ростом плотности населения, а не какими-либо этническими влияниями (например, влияниями славян на неславян) и не наличием и качеством годных для земледелия земель. Пастбищное скотоводство в его примитивных средневековых формах было вообще менее трудоемко, чем земледелие того же средневекового технического уровня, но требовало относительно большей территории и, значит, меньшей плотности населения (было более экстенсивно). Поэтому в малонаселенных местах, где демографическая ситуация допускала пастбищное скотоводство, оно было рентабельнее и ему отдавалось предпочтение. Вот почему даже славяне, успевшие стать традиционными земледельцами, попадая в окраинные степные районы, должны были развивать и действительно развивали преимущественно скотоводческое хозяйство, в том числе и на черноземах, казалось бы, самой природой созданных для земледелия. Не приводим многочисленные и достаточно известные примеры такой эволюции в Сибири, на юге Украины, в Нижнем Подонье и в ряде других мест.

Не менее важно подразделение неоседлости на два типа по продолжительности остановок, причем важна не суммарная длительность всех остановок, а длительность самой продолжительной из них:

1) полукочевничество – неоседлость, при которой одна или несколько остановок в течение года достаточно длительны, для того чтобы вблизи мест этих остановок могли развиваться земледелие, металлургия, строительство и другие отрасли хозяйства, обеспечивающие всестороннее самостоятельное хозяйственное развитие данной группы населения с тенденцией к оседлости;

2) кочевничество – неоседлость, при которой все остановки кратковременны, вследствие чего всестороннее самостоятельное развитие хозяйства невозможно выше определенного очень низкого уровня, так что вся группа населения может существовать не самостоятельно, а только в составе какой-то более широкой хозяйственной системы, включающей также группы с иными хозяйственно-бытовыми укладами.

Кратковременность остановок определяется бедностью природных ресурсов данной местности (бедностью флоры и фауны, недостатком воды и др.). Полукочевничество возможно и действительно известно почти в любых физико-географических условиях, а кочевничество – лишь в некоторых, строго определенных, обычно неудобных для жизни, особенно в полупустыне и в тундре. Кочевников поэтому было вообще всегда меньше, чем полукочевников (иное дело, что они занимали огромные территории и в отдельные моменты играли очень видную роль в истории).

Надо считать устаревшим распространенное в прошлом представление о том, что все неоседлые группы населения проходили одну и ту же эволюцию от кочевничества через полукочевничество к оседлости. На основе первобытной оседлости развивалось, как правило, сначала полукочевничество и лишь после этого, притом не везде и не всегда, отдельные группы полукочевников становились кочевниками главным образом потому, что соседи оттесняли их в упомянутые неудобные местности.

Для нашей темы важно, что в Восточной Европе и сопредельных регионах настоящими кочевниками были только ненцы в тундре, одна группа саамов – норвежские «горные», калмыки, пришедшие в XVII в., и, может быть, некоторые предшественники калмыков в тех же нижневолжских и прикаспийских полупустынях. Остальные неоседлые группы населения были только полукочевниками (ниже покажем, в чем это выражалось в конкретных условиях изучаемого региона).

Заметим, что мы несколько уточнили принятое в настоящее время у большинства номадистов разграничение между полукочевниками и кочевниками, развивая главным образом идеи С. И. Руденко, подошедшего ближе других к созданию именно такой единой системы понятий и терминов (211). Независимо от него к тому же близко подошли и некоторые исследователи неоседлых оленеводов. Среди современных номадистов особое мнение имеет Г. Е. Марков, считающий подразделение неоседлых скотоводов на кочевников и полукочевников несущественным (142, с. 9 – 10). Но у него такое мнение сложилось потому, что он изучает в основном лишь население полупустынных и пустынных регионов, где среди неоседлых действительно преобладали кочевники и было мало характерных примеров полукочевничества. С включением в поле зрения степной и лесостепной зон, а тем более при распространении системы понятий и терминов на нескотоводческие типы неоседлости картина получается совсем иной.

Остается уточнить вопрос о бродячих народах, у которых неоседлость выражается в нерегулярных, беспорядочных переселениях. На территории СССР современные этнографы считают бродячими только эвенков в Восточной Сибири. В общей классификации Б. В. Андрианова и Н. Н. Чебоксарова к этому же типу отнесены и ханты (не ясно, все или лишь некоторые группы) в Западной Сибири (7, с. 8). Как уже сказано, слависты-медиевисты, не употребляя термин «бродячие народы», фактически понимают в сходном смысле термин «кочевники», в том числе и применительно к половцам, золотоордынским татарам и ногайцам, вследствие чего вопрос и попадает в наше поле зрения.

В действительности, нерегулярная неоседлость вообще принципиально невозможна. Нерегулярность возможна при разного рода бродяжничестве, не связанном ни с каким производством, при колонизационных миграциях или при миграциях типа «переселений народов», при различных современных массовых переселениях, не подходящих под определение неоседлости вообще, но отнюдь не при настоящей неоседлости. Лежащая в основе любой неоседлости прямая, непосредственная эксплуатация окружающей природы обязательно связана с природными ритмами, сезонными или многолетними, в том числе с ритмами, определяемыми скоростью восстановления биоценоза при любом перелоге в расширенном смысле слова. Ритмичность переселений и постоянство маршрутов и мест стоянок необходимы и для избежания столкновений различных производственных коллективов на эксплуатируемых угодьях. Наконец, постоянство маршрутов и мест стоянок определяется просто тем, что двигаться по проторенным путям и останавливаться на подготовленных местах легче, чем идти все время напролом по целине.

Но при наложении друг на друга нескольких ритмов, сезонных или многолетних, возможно образование усложненных форм регулярности кочевания. Такие случаи хорошо известны, например, у саамов, у которых явления неоседлости изучены вообще лучше, чем у любого другого народа в мире. Так, у Кольских саамов – полукочевников оленеводческого типа – практиковались наряду с сезонными перекочевками переносы зимних селений через 15 – 20 лет в пределах определенных территорий ради естественного восстановления зимних оленьих пастбищ и запасов дровяного леса – тоже перелог в расширенном смысле (134, с. 85 – 86). Возможна и некоторая ограниченная аритмичность отдельных процессов в пределах общей ритмичности кочевания. У «горных» саамов-кочевников при строго сезонном ритме кочевания община могла иметь несколько заранее подготовленных маршрутов движения и выбирать из них то один, то другой в зависимости от неравномерного таяния снега на оленьих пастбищах (276, с. 114). Отдельные факты подобной усложненной регулярности известны у многих неоседлых групп населения и в разнообразных природных условиях. В частности, при всех формах земледельческой неоседлости была возможна только такая усложненная регулярность: на сезонный ритм переселений к дальним полям и обратно накладывался либо многолетний ритм переносов полей, полевых станов и дорог к ним при неподвижном зимнем селении, либо многолетний же ритм переносов самих селений, а нередко то и другое вместе.

Такую усложненную регулярность кочевания при поверхностном изучении легко можно принять за полную нерегулярность. Только этим и объясняется существование версий о бродячих народах. Действительно, многим типичным степным полукочевникам и кочевникам, например ногайцам, казахам, калмыкам, монголам в прошлом тоже приписывалась нерегулярность кочевания, но при более детальном изучении номадисты обнаружили у них повсеместно полнейшую регулярность, причем версию о нерегулярности пришлось опровергать, в некоторых случаях даже довольно резко (43, с. 42; 162, с. 177 – 178; 253, с. 165 – 166; 278, Bd 1, S. 414).

Нетрудно опровергнуть и версию о бродячих эвенках. Те самые авторы, которые именуют их бродячими, пишут и о сезонных и более сложных ритмах переселений, и о постоянных маршрутах и стоянках, т. е. о всех обычных признаках регулярности (33, с. 45 – 52, 107 – 109, 112; 173, с. 237 – 238, 280). Противоречие объясняется тем, что в середине XIX в. в Сибири официально употреблялась особая местная терминология, согласно которой лесостепные и степные неоседлые скотоводы назывались кочующими, а таежные и более северные неоседлые охотники, рыболовы и оленеводы – бродячими в зависимости не от степени регулярности кочевания, а от средств транспорта, ибо считалось, что кочевать можно только на лошадях, а на оленях, собаках и пешком можно только бродить (48, с. 97). Пережиток этой забытой терминологии уцелел в отношении эвенков, порождая недоразумения. Вероятно, отсюда же идет и версия о бродячих хантах, которые в действительности все были классическими полукочевниками таежного охотничье-рыболовного типа с совершенно регулярным кочеванием, подробно описанным в огромной литературе.

Позволим себе высказать уверенность, что и упоминаемые изредка в литературе зарубежные бродячие народы, сведения о которых мы лишены возможности проверить по первоисточникам, окажутся на поверку не более бродячими, чем эвенки и ханты.